Чудак всё-таки был Август Домбровский! Даже дом общества трезвости «Ziemeļblāzma», который он строил на собственные сто тысяч рублей, строился как будто без его участия: имя мецената в документах не упомянуто, хотя тот даже собственноручно принимал участие в строительстве. Не говоря уж, что понятие «общество трезвости» в те времена было в диковинку, и многие его постулаты просто не могли быть поняты.

15 августа 1904 году на высоком холме в Вецмилгрависе открыли первое здание Общества. И слишком странные речи стали произносить в его зале на две тысячи мест: не агитировали к свержению строя, конечно, но в революционных условиях того времени даже обсуждение возможности закрытия окрестных кабаков приводило к подозрениям сверху. Тщательно разбираться не стали, и 21 января 1906 года «Зиемельблазма» была сожжена, а её основателя, не будь строгого приказа коменданта Даугавгривской крепости, обязательно бы растреляли.

Местные рыбаки помогли Домбровскому переправиться за границу, и там он пробыл полтора года. Общество без своего предводителя практически ничего не делало, и даже новое, хотя и временное, строение появилось лишь с его приездом. За три месяца 1907 года был построен спроектированный Густавсом Шкилтерсом «Павильон», впоследствии сгоревший в 1918‑ом; возродился театр: не только же борьбой с пьянством прославился Домбровский. Да и в первом здании были и учебные помещения, и спортивный и бильядрдный залы, и библиотека с читальным залом.

Домбровский решил возвести новое здание 10 марта 1910 года; процесс, по свидетельству очевидцев, начался весьма просто: он поднялся на гору, вбил колышки и произнёс: «Завтра здесь начнём строить». Сожжение первого дома вызвало маниакальную страсть сберечь новый дом: железобетонными и чугунными конструкциями, металлической мебелью, специальными покрытиями стен и пола. Имя зодчего достоверно неизвестно — может, это был и сам меценат. Кстати, изображения здания в 2004 году даже попали на выставку югендстиля Северной Европы — в таком случае неплохо для архитектора-самоучки. Здание поспело к 1 сентября 1913 года. Открывали его торжественно, специально для этого Язепс Витолс сочинил кантату «Зиемельблазма», а освятить приехал Андриевс Ниедра.

Восстановили и искусный парк, в котором разместилась беседка с деталями сгоревшего дворца. Как в лучших парках центра, в этом часто праздновали и веселились. Там же были постройки народного стиля, ботанические диковинки, грот, павильоны, карусель, смотровые башни «Юпитер» и «Везувий».

В 1914 году Домбровский официально передал дом обществу трезвости «Зиемельблазма» с условием, что то должно, как и прежде, истреблять тягу населения к бутылке; также требовал предоставлять помещения для концертов Латвийской народной консерватории; сам и впредь обещал поддерживать деятельность деньгами.

Во время войны в здании устроили приют для резервистов и детей военных, 4 августа 1915 года сюда поселили Второй рижский стрелковый батальон, а в первый зимний день его место занял Восьмой валмиерский стрелковый батальон. По установлении мира здание оказалось разрушенным, а у Домбровского денег не было. Пришлось уважаемым в обществе людям, — Анне Бригадере, Алфредсу Калныньшу, известным врачам, юристам, а также работникам лесопилки, — взять на себя расходы по содержанию дома.

Меловыми скалами Дувра возвышался дом общества «Зиемельблазма» над хибарками старого Вецмилгрависа до возведения многоэтажного жилого массива, и не заметить его не было никакой возможности. В 1939 году железнодорожную станцию Ринужи, только пару лет перед тем построенную, переименовали в Зиемельблазму, но теперь здание еле заметно даже вблизи…

Когда в 1927 году Домбровский умер, его погребли не с семьёй на Большом кладбище, а в парке у любимого творения. Скульптор Густавс Шкилтерс поставил там памятник.

В 1940 году в «Зиемельблазме» поселилась киностудия, ещё в 1929‑ом был утверждён проект Дависа Зариньша, позволявший показывать в главном зале фильмы. В пятидесятых случился ремонт Малого зала, в ходе которого он получил оформление типичного «сталинского ампира». Перестройки были и потом, в смутных девяностых в здании даже одно время находилось казино. Потом казино прогнали, взамен вселив надежду на ренессанс.

57° 22' 0" N 24° 60' 5" E

http://kirils.livejournal.com/… — рассказ об истории и фотографии «Зиемельблазмы». Фотографии в статье – отсюда.

На семисотлетии Риги, летом 1901 года, ещё тогда пустынная Эспланада приютила большую ремесленно-промышленную экспозицию. Показывали самые разные вещи, от бутылочных пробок до автомобилей. При этом из 775 предприятий три четверти были рижскими, остальные из других балтийских мест. Всю Эспланаду и часть Стрелкового сада (современный парк Кронвальда) заняли 21 здание, построенное городом, и 26 частных павильонов; почти все предвещали близкую победу югендстиля. Многие из них были впоследствии проданы и перевезены. Внутри как показывали готовую продукцию, так и творили на месте — так, в павильоне фабрики Мюнделя скрутили сорок тысяч сигар. Почти каждый вечер в десять часов проводились концерты.

Оба сада соединял перекинутый наискосок через перекрёсток деревянный пешеходный мост.

В часть Стрелкового сада, не занятую выставкой, привезли качели, карусели, киоски и даже целую негритянскую деревню из Дагомеи — современного центральноафриканского Бенина. По каналу плавали гондолы, изображая Венецию; их же путём проследовал и корабль викингов.

На другой берег с «Птичьего луга» вели мостики: там расположилась «Старая Рига». Романтичный макет якобы города XVII века, спроектированный зодчими Вильгельмом Нейманом, Августом Рейнбергом и художником Эрнестом Тоде: пять башен со стеной, площадь с ратушей и Домом Черноголовых, окрестные улицы. Не совсем исторически верно, но для туристов — самое то: ресторанчики, магазинчики, кондитерские, мастерские ремесленников и алхимиков, аптека, антиквариат…

56° 57' 22" N 24° 63' 1" E Изображения с сайта http://www.acadlib.lv/riga700/

Первые, неудачные, попытки объединить латышей в немецкой Риге были предприняты в середине XIX века при фабрике Тилло в Задвинье. Со следующей инициативой выступил Бернхардс Дирикис, публицист и государственный деятель. Его предложение правительству не понравилось, и так и не было бы о чём писать здесь, если бы не скудный урожай в Эстляндии. Некто Иван Химиллер при поддержке бургомистра Эдуарда фон Холландера, продвинул идею «Латышского общества помощи голодающим эстонцам» до её реализации.

Новая организация была основана 2 марта 1868 года и занялась благотворительными концертами, лекциями, театральными постановками. Скоро случилось первое большое собрание — 16 августа в квартире архитектора Яниса Бауманиса. В уставе, утверждённом МВД 24 декабря, значились две основные цели: помощь упомянутому братскому народу и просветительская деятельность — среди своего. Основателями стали Бернхардс Дирикис, редактор газеты «Baltijas Westnesis», Янис Бауманис, первый латыш-архитектор, и Рихардс Томсонс, публицист и хозяйственник.

Со временем общество незаметно получило теперешнее название, расширило деятельность многими комиссиями и отделами: знаний, полезных книг, музыки и театра, ремёсел и промышленности, этнографии… Первые помещения в Петербургском предместье по адресу Известковая (ныне Тербатас) 9, состояли из трёх комнат, нещадно задымляемых на каждом собрании, и совершенно не дававших возможности проведения публичных мероприятий. Например, для первого в городской истории латышского спектакля «Пьяница Бертулис» пришлось снимать Гимнастический зал, а его регулярная аренда обходилась бы примерно в две тысячи рублей ежегодно. Надо было строить свой дом.

Бауманис, будучи архитектором, безвозмездно разработал проект и посчитал смету — получилось сорок тысяч. Непросто было убедить всех членов, пока 17 марта 1869 года не привели веские аргументы: есть договорённость о кредите вполсуммы, а господин Т. Биркс уже приобрёл землю — тогда все единогласно согласились возместить затраты и занять деньги. Работы начались 30 апреля, в земле нашли медаль по поводу особо урожайного 1772 года, 24 июня, когда строители уже ставили крышу, заложили «первый камень» — приуроченный к Янову дню. 21 октября на нижнем этаже уже произошло заседание, а 19 февраля 1870‑го здание было уже достаточно готово для освящения. На торжествах присутствовали губернаторы и председатели дворянств Курляндии и Лифляндии, другие высокие чины — и множество сельчан. Погрешность сметы оказалась минимальна: дом обошёлся в 45 589 рублей.

Соответственно, и выглядел он довольно скромно: до ремонта 1892—1893 годов гордо выставлял кирпичи на обозрение, пока не получил пышную лепнину в стиле неоренессанса. Ещё четыре года спустя появилась лестница с улицы прямо в зрительный зал. В 1887 году поменялся зал: стал больше, со сценой напротив входов, а не сбоку как раньше. Несмотря на перемены, к началу XX века было время задуматься о чём‑то большем.

Например, о новом здании — но построить Третий, Латышский, театр уже обещал город, продолжая ряд из Немецкого и Русского. Следовательно, трогать нынешнее здание не было необходимости, и мысли крутились вокруг возведения ремесленной школы и этнографического музея.

Вот только 19 июня 1908 года случился большой пожар. Общество перебралось в купленный ещё в 1902‑ом соседний дом, но там не было больших залов. Рижская дума выделила землю за Русским, нынешним Национальным, театром, позволила купить и перестроить находившийся там цирк. По проекту Александрса Ванагса это и было сделано, и 8 ноября временную сцену открыли.

Следовало возрождать старый дом. Учитывая надежды на обещанный театр, требовался лишь концертный зал. Позвали именитых зодчих, — Лаубе, Поле, Нюкшу, Малвеса, Алксниса, Ванагса и Медлингера, — и попросили в течение двух недель набросать эскизы. Более других понравилась работа первых двух, в октябре её уже согласовала губернская стройуправа, но место модного национального романтизма занял неоклассцизм. Новый фасад утвердили в апреле 1909‑го, а уже 18 декабря новое здание было освящено. Фасад украсили мозаичные панно работы Яниса Розенталса: верховные боги громовержец Перконс, созидетель Потримпс и разрушитель Пиколс в центре, «Приветствие солнца» слева и «У родника» — справа. Мозаики поменьше изображают искусство, науку, земледелие и промышленность. Среди членов общества многие ориентировались на Британию как оплот парламентаризма, вот и перила балкона похожи на «Union Jack»‑и.

Новый дом смотрелся солидно, пора было возвращаться к мечтам о музее и школе. Тем временем город собирался выполнять обещания: было найдено место на пересечении нынешних бульвара Аспазияс и улицы 13 января, в 1911‑ом объявлен закрытый конкурс, давший пять предложений. Театр должен был быть большим, на 1 700 мест, из которых, правда, двести были бы стоячими. Лучшим признали проект рижанина Макса фон Озмидова, началась война, и никто ничего не построил.

После же, с образованием государства, оплот национальных идей потерял значимость и стал в большой степени закрытой и элитной организацией. Зал начали сдавать русскому и еврейскому театрам. Со временем, особенно после вступления в ряды самого Улманиса, благополучие возросло, добавился «Ротари-клуб» — международная благотоврительная организация; словом, можно было думать о дополнительных помещениях. Негласно главный архитектор страны Эйженс Лаубе составил проект пристройки на месте соседнего дома, и к 11 февраля 1938 года поспел корпус на углу Меркеля и Архитекту.

5 июля 1940 года новая власть ликвидировала Рижское Латышское общество, и уже на следующий месяц в доме, — Доме офицеров Прибалтийского военного округа, — хозяйничали военные. За свои полвека они хоть и поудаляли украшения в национальном стиле, но в целом сохранили здание и исторические интерьеры в хорошем порядке.

Изначальная организация вновь появилась 14 января 1989‑го, и вскоре получила родной дом. В 1999—2000 годах, перед майским собранием акционеров Европейского банка реконструкции и развития, многие рижские здания были реставрированы — в том числе и предмет этой статьи.

Он уже почти столетие не играет такой роли как некогда, — тем не менее, ласковое имя «Māmuliņa» до сих пор живёт в городском фольклоре.

56° 57' 0" N 24° 70' 2" E

Из нынешних достопримечательностей Вецмилгрависа разве что Белая церковь не связана с именем Домбровского. «Burtnieku nams», как его в беседе с основателем окрестил Кришьянис Баронс, тоже был его идеей: дать домашний уют и творческую среду обитания известным деятелям культуры тех лет. Были ещё два условия: жильцы должны были проявить себя в событиях 1905 года, и, конечно, не злоупотреблять спиртным, ибо позиция мецената и борца с алкоголем была широко известна уж хотя бы по его любимому детищу — обществу трезовсти «Зиемельблазма».

Место действительно стоило такой «жертвы»: чистый сосновый воздух имел неоспоримое преимущество перед городским. Сколько же оно стоило в денежном эквиваленте, сказать трудно из-за крайней противоречивости источников: одни говорят, что Домбровский денег за проживание не брал, что маловероятно, поскольку в одном из писем Янис Яунсудрабиньш упомянул, что все обитатели платят аренду; другие упоминают пятирублёвую арендную плату за трёхкомнатную квартиру, а про Кришьяниса Барона вообще рассказывают, что он договорился платить столько же, сколько бы он платил в Задвинье.

Первый обитатель, художник Янис Зегнерс, переехал туда в лишь середине сентября 1908 года, хотя само здание построили сразу после появления замысла в 1907 году. О проектировщике история молчит, хотя угадать его имя совсем несложно. «Burtnieku nams» состоял из восьми благоустроенных квартир с центральным отоплением: четырёх трёхкомнатных на первом этаже и столько же на втором расположилось однокомнатных; предоставлялись также мастерская для художников и отдельный зал для выставок и общения.

Своё временное пристанище в «Доме кудесников» нашли и Кришьянис Баронс, и Янис Порукс, и Карлис Скалбе, и Янис Яунсудрабиньш, и Янис Акуратерс, и Леонс Паегле, до этого работавший воспитателем в детском саду лесопилки Домбровского. Позже он учинил огромный скандал из-за плохой успеваемости его сестры в прогимназии.

В 1914 году началась Первая Мировая война, тут уже было не до искусств, поэтому Домбровский вместо приюта для писателей устроил приют для детей призванных на фронт солдат, лишь Кришьянис Баронс ещё оставался. В начале лета 1915 года и он, проживший в Доме с 1909 года и написавший там три завершающих тома «Латышских дайн», оставил последнюю запись книги жильцов и покинул целебный воздух Мангальской волости. После войны Красный Крест какое‑то время содержал там детский госпиталь.

Удивительно, но этот творческий пансионат, что действовал довольно давно и совсем недолго, не забыт и поныне. Выходит, эксперимент удался?

57° 22' 4" N 24° 59' 5" E

Спрос рождает предложение — эта банальная фраза точно подмечает причины происхождения всех рынков Риги. В конце XIX века ту часть Агенскалнса, где находились пристань и другие важные объекты, а, следовательно, бывало много народу, облюбовали торговцы. Уже в 1861 году на карте были отмечены Рыночная площадь и Рыночная улица — Tirgus iela остаётся и поныне. Торговля велась прямо на улице возле кабака Цауне — позже немецкая речь изменила фамилию этого добельского крестьянина («Zaun» — забор по‑немецки) и получилась Заборная улица («Sētas»).

Надолго рынок задержался на протяжении всей улицы Сетас, пока 21 августа 1895 года его не пообещали перенести в противоположный конец улицы Нометню, в привычное современным рижанам место. Дума своё слово сдержала и открыла новую рыночную площадь в первый день 1898 года.

Городские власти делали всё возможное, чтобы покупатели ходили на новую рыночную площадь. Ещё в 1897 году там построили колодец, туалет и домик сторожа и годом позже перенесли продуктовую торговлю. Но не так-то просто было искоренить традиции нескольких поколений, и многие всё же приходили на старое место. Магазины привлекали и в построенный в 1896-97 годах дом Хашинкевича на углу улиц Межа и Сетас. К тому же сначала никаких особых преимуществ у нововведения не было.

С другой стороны, не было и неприязни к новому рынку, о чём говорят размеры полученной городом арендной платы: 1635 рублей в 1898 году и уже 8100 — в 1905‑ом. К началу Первой Мировой войны её вносило уже 625 человек.

Эти числа наводили на мысли о дальнейшем развитии: не мог же один из крупнейших рынков города оставаться без малейшего навеса. Главный зодчий города Рейнгхольд Шмеллинг составил проект в югендстиле, по которому в 1911 году началось возведение продуктового павильона, но война встала наперекор замыслам, и в 1914 году строительство остановилось. Только в 1923 году его смогли возобновить, но вместо покойного Шмеллинга руководство на себя взял Александр Гринберг, немного переделав проект, в частности, заменив ресторан у входа магазином и служебной квартирой. Открытие павильона произошло в 1925 году.

Здание стало самым современным рынком города тех времён: с подвалами, электричеством, лифтом, холодной и горячей водой, своеобразной галереей на втором этаже. На 1500 м² расположили 103 торговых места.

Позже рынок пережил незначительные изменения. На старом месте торговля прекратилась ещё до Первой Мировой войны.

56° 56' 10" N 24° 43' 0" E

Ныне 40-ая средняя школа

К проектированию школы по адресу Тербатас, 15/17, опытный архитектор Константин Пекшенс и его впоследствии известный ученик Эйженс Лаубе приступили в 1905‑ом году. Дом строили в стиле национального романтизма, модном на рубеже веков. В частности, по настоянию Атиса Кениньша натуральный камень для обшивки фасада был взят с легендарной латышской скалы Стабурагс, затопленной после строительства Плявиньской ГЭС. Национальный романтизм также не стремился скрыть строительный материал, поэтому на потолках в классах выступают железные балки, а на фасаде нет почти никакого орнамента — одна лишь фактура. Упомянутые архитекторы были основателями направления национального романтизма в Латвии, и именно дом гимназии Кениньшей стал одним из первых зданий этого отвтетвления. Другие находятся на Чака, 26 и на Тербатас 33/35 и ещё в некоторых местах, они тоже спроектированы этими архитекторами.

Здание размещало множество различных учреждений, подчинённых гимназии и не только. На первых этажах были магазины, в подвале находились мастерские, в которых работали ученики, на верхних этажах по чёрной лестнице находилсь общие спальни учеников, работало издательство. На первом этаже, где сейчас проход в библиотеку, раньше даже находились конюшни. Интересно заметить, что из двух деревянных домов, разобранных при строительстве школы, были построены две дачи в Юрмале, в Булдури.

И всё-таки главным назначением здания были школы: женская гимназия Анны Румане-Кенини и реальное училище Атиса Кениньша. Первых учеников они приняли в 1905 году в доме №1а по нынешней улице Альфреда Калныня, а по новому адресу — 9 сентября 1906 года.

Интерьер здания тоже не разочаровывал: входящего встречала очень своеобразная лампа: её держала в когтистых лапах статуя бурого медведя. Поднявшись наверх, посетитель оказывался в так называемом «Зале Кениньшей» — так его прозвали за пределами школы. Речь идёт об актовом зале. Там регулярно собирался свет латышской культуры на различные мероприятия. Хотя, когда зал требовался ученикам школ, то его им, естественно, предоставляли. Потолок и стены зала были расписаны известным латышским искусствоведом и художником Юлийсом Мадерниексом. Роспись носила орнаментальный характер, по советскому мнению, идеологически неправильный, поэтому при первом же ремонте её замазали.

56° 57' 15" N 24° 73' 0" E

В Торнякалнсе через железную дорогу перекинуты три виадука, которые после окончания строительства считались очень опасными. Суть вот в чём: в начале века в Риге железобетон, вновь изобретённый в конце XIX века, был в новинку, оттого можно понять страх людей, увидевших мосты невероятно лёгкой на вид конструкции. А без них не обойтись, ведь железную дорогу проложили в углублении, преодолевать которое радости никакой не было.

Два из них в 1908—1910 годах построила немецкая с рижским филиалом на Кунгу 1 фирма «Weiß und Freitag»; участвовал и латышский инженер Артурс Трамдахс. В Западной Европе их бы приняли спокойно, но в Риге, где ещё ничего не было построено из нового материала, и тут сразу такое крупное сооружение — даже газета «Rīgas Avīze» писала: «Редкий прохожий осмелится пройти по нему [мосту]». Но скоро привыкли, тем более, что мосты показали свою прочность за долгие годы эксплуатации.

На долю построенного ещё в конце XIX века и существенно реконструированного в 1928 году собрата на улице Фрициса Бривземниека пришлось, пожалуй, гораздо более сложное испытание, чем банальное людское недоверие. По словам корреспондента газеты «Правда» Яниса Британса, случилось оно так:

При свете прожекторов

РИГА, 2 октября [1971 года]. Менее суток потребовалось мостостроителям, чтобы поднять выше путепровод у станции Торнякалнс.

В соответствии с проектом электрификации железнодорожной линии Рига—Елгава под путепроводом требовалось провести новую контактную сеть. Было решено поднять стальную махину при помощи домкратов и установить на новые опоры. Движение было перекрыто поздно вечером. В ярком свете прожекторов приступили к работе бригады Николая Зенича, Павла Иванющенко, Павла Савкина и Александра Якушева. Когда днем через Торнякалнс прошла первая электричка, ее пассажиры даже не догадывались, что старый мост за ночь поднялся значительно выше.

В другой раз мосты поворошили в 1994—1995 годах: на Алтонавас и Бривземниека виадуки подняли примерно на метр каждый, что отлично видно по вросшим в землю соседним домам.

56° 55' 42" N 24° 50' 6" E

http://www.railwaymuseum.lv/dz… — рижские путепроводы через железную дорогу на сайте железндорожного музея
http://forum.myriga.info/?show… — тема о торнякалнских виадуках на «Беседах о Риге»

В начале ХХ века покойникам мест на рижских кладбищах ещё было достаточно, но время шло, люди умирали, и свободного пространства становилось всё меньше и меньше. Это и побудило несколько рижских приходов обратиться в городскую думу с предложением выделить под упомянутые функции часть Царского леса. Идея родилась в 1904 году.

В ответ городской землемер Рудольф Штегманн констатировал, что уровень грунтовых вод там хоть и чуть повышен, но вполне регулируем; дума вынесла встречное предложение усопшим предоставить землю в Бикерниеки, однако не сделала и того. Просители не отступали, и обратились уже к правителю рижских садов Георгу Куфальдту, а последний поддержал идею и загорелся желанием перенять новейший опыт Западной Европы: создать кладбище по подобию ландшафтного парка.

Тем не менее, существенных продвижений не следовало, пока в 1909 году к мольбам не приложили обязательство за свой счёт возвести здание правления, часовню, хозяйственные постройки и забор. Город отреагировал обещанием не пожалеть земли, и спустя год приходы получили желаемое. За что получили и правила, в числе прочих, следующие:

Видно, Куфальдт всерьёз намеревался когда-нибудь видеть там парк, раз столь тщательно следил за чистотой пейзажа. Всё же 19 июня 1913 года местность была освящена как кладбище. Оттого же по проекту Вильгельма Неймана построили зал для ожидающих церемонию гостей. Временно его использовали как часовню.

А на настоящую часовню объявили всебалтийский конкурс, условием которого было предложение проекта здания на 400 сидячих и 100 стоячих мест, с алтарём и органом, а также колокольней, помещением для гробов с отдельным входом, и другими, не менее нужными. Победил в конкурсе, где, между прочим, было условие строить экономично, «Чёрный крест» архитектора Ханса Вернера, но поступили совсем уж рационально: до сих пор ничего не построили.

Приблизительно тогда же, 27 февраля 1914 года, некоторые приходы, чьи участки находились слишком далеко от единственного входа, возжелали прорубить второй — таким несложным путём появилось Второе Лесное кладбище, от Первого ничем не отделённое. Вот только с дорогой отцы города поступили несколько несправедливо: позволили просителям строить её на свои деньги, но оставили за собой право в любой момент отобрать путь.

Вторая часовня построена по проекту Эйженса Лаубе и освящена 15 декабря 1935 года, он же автор здания управления на овальной площади возле улицы Гауяс, которой симметричную постройку так и не возвели.

Кто‑то в своё время суть реформ Никона не понял, другие — поняли и потому не приняли, но ясно, что не один раскольник подался туда, где за веру не приходилось мучаться. И ближайшим подобным местом была территория Латвии, в XVII веке ещё местами шведская, местами — польская; обе остро нуждались в свежей рабочей силе. Полський король Ян Собесский даже издал указ «о свободном жительстве раскольников в польских пределах». Лишь православные цари да советские атеисты со временем вновь их пытались здесь потеснить, но ведь живут староверы и здравствуют поныне.

Во многих городах и сёлах старообрядцы возвели свои храмы, только в Риге ещё долго молились в самых разных зданиях, притом отнюдь бедностью не отличаясь. Первая, деревянная, моленная в городе в честь Успения Богородицы появилась лишь около 1760 года. Построил её на своей земле в Московском форштадте купец Большой гильдии (кстати, просто-таки исключительно немецкой организации) С. Дьяконов; да и наставник Фёдор Саманский был личностью уважаемой в наших краях. А в 1796 году в обход всех законов поставили новое здание. Строили его не по документам, а с устного дозволения генерал-губернатора; не деревянное, как положено было в форштадтах, а каменное — видно, была у раскольников своя «рука» в местной власти. Потом при нём же обосновались и школа, и больница, и богадельня, и мужской монастырь, и библиотека с ценными старинными книгами.

Да и другие моленные, одну в Московском форштадте, другую — в Петербургском, освятили в то же время. Но те не выстояли долго, да и не были ничем особо замечательны.

Во время нелепого пожара летом 1812 года обращаться к властителям было некогда, оттого все три храма пропали в беспристрастном пламени. Зажиточные староверы быстро нашли средства и два года спустя отстроили «Большую каменную» молельню получше старой. В 1823 году случилось пожертвование, повлиявшее на само название общины и храма: его совершил митавский купец Алексей Петрович Гребенщиков. В общем, жизнь у общины была небедной: «Крепость и процветание рижской старо­обрядческой общины, имеющей свои больницы, заводы, мызы и школы, когда их и помину уже не было в Москве, удивляло всех», — подметил писатель Николай Лесков, изучавший состояние староверов по государственному поручению. В 1886 году произошла реконструкция, так здание стало четырёхэтажным и обогатилось корпусом для призрения двух сотен женщин.

Как-то раз власть решила староверов заставить поделиться своими богатствами, а «неправильные» книги — отправить старому храму вдогонку. Только приступили к реализации этого плана, как вся община собралась с подручными орудиями и отстояла имущество. Так она получила право строить колокольню с золочёным куполом — когда с православного Христорождественского собора Советы сняли позолоту, он остался единственным в городе. Чертил его архитектор Александр Шмеллинг в 1905 году, следуя канонам югендстиля и примеру колокольни Ивана Великого в Кремле.

Сегодня моленная — шутка ли, вмещать пять тысяч человек! — и община Гребенщикова считаются крупнейшими на свете среди древлеправославных поморских.

56° 56' 16" N 24° 83' 5" E

Правый берег брал воду из водопровода уже с XVII века, в то время как на левобережье трубы подвели только в 1906 году — это обошлось в 67 279 золотых рублей. Чтобы предотвраить замерзание воды зимой, трубы обернули пятисантиметровым слоем пробки и оцинкованной жестью поверх. Они шли по старому железнодорожному мосту, который время от времени приходилось разводить для пропуска судов, и Задвинье оставалось без воды. Долго так продолжаться не могло, поэтому в 1909 году было решено строить водонапорную башню на месте — по адресу Алисес 1. Проект составил архитектор Вильгельм Бокслаф, высота постройки — 28,5 м., диаметр у основания — 17,2 м., объём резервуара — 2000 м³, общие расходы — 139 429 золотых рублей, особенно помешали строителям грунтовые воды, из-за которых пришлось создавать специальный железобетонный фундамент.

Но и этого оказалось недостаточно для растущего предместья, поэтому, вместо того, чтобы строить новую башню, решили поднять существующую в средней (!) части. Под руководством инженера П. Павуланса в 1937 году верхнюю часть подняли 8 гидравлических домкратов на 7,5 метров, а строители тем временем муровали стену в образовавшемся пространстве. Чтобы сильно не выделять проделанную операцию, кирпичи клали, как и прежде, «ёлочкой». Проект завершили в 1940 году, и тогда же в в свои круглые квартиры по краям башни опять вселились люди. Их выселили только в 70‑ых годах ХХ века в связи с большой сыростью. В 1988 году был реставрирован фасад башни.

56° 56' 41" N 24° 41' 0" E