Вторая мировая война нанесла Елгаве урон, сравнимый с трагедией Дрездена, Варшавы, Кенигсберга и других исторических центров Европы: было разрушено около 90% общей довоенной застройки. Во 2-ой половине 40-ых годов здесь на свежих развалинах снимали киноклассику сталинской эпохи „Битва за Сталинград”, в угоду фильма взрывая некоторые, чудом выжившие здания немецкого стиля, многие из которых были выдающимися памятниками здешней истории и архитектуры. А в 1950 году советская власть „добила” остатки уникального культурно-исторического наследия бывшего Курляндского герцогства, часть которого можно было отстроить.

Старушка Митава канула в Лету истории…

В августе 1944-го

… До Второй мировой войны Елгава была типичным европейским городом типа Любека или Бремена, со своеобразным немецко-латышским укладом жизни и такой же историко-архитектурной застройкой. Еще до войны сюда влекло любителей старины и туристов-эстетов со всей Западной Европы. С самой высокой в городе звонницы церкви Св. Троицы (бывшего храма крупнейшей в крае общины курляндских немцев) за 20-30 сантимов любой мог насладиться великолепной панорамой столицы Земгале. Неповторимый вид открывался на Елгавский дворец, рыночную площадь и колоннады, канал герцога Якова, дворцовую улицу и другие достопримечательности города. Бросалось в глаза обилие скульптур и декоративной лепки зданий. Дух творчества великого зодчего Растрелли передавался через поколения.

Разрушение города и вспыхнувший гигантский пожар произошли здесь в конце июля-августе 1944 года в результате жесточайших боевых действий за „окно” в Курляндию между советской и гитлеровской армиями. Эту военную трагедию города старое поколение горожан назвало катастрофой Елгавы в 20-ом столетии. Командование гитлеровской армии обьявило Елгаву крепостью со всеми вытекавшими отсюда страшными последствиями. Оборонявшие город гитлеровцы проводили огнеметные зачистки зданий. Тактика выжженной земли „прошлась” по Елгаве и ее жителям: выжили успевшие выбраться за город и спрятавшиеся в подвалах и погребах. Сегодняшние рассказы старожилов-очевидцев трагедии в чем-то уже навеяны легендами, но в чем-то горькой правдой памяти каждого – об эшелоне с амуницией, подогнанном немцами к вокзалу (с огромным скоплением эвакуировавшихся) за несколько минут до массированной бомбардировки советской авиацией города, об оставленной немцами на вокзале перед отходом злополучной цистерне со спиртом, о рапортах-скороспелках советских генералов Сталину, о салюте в Москве в честь взятия Митавы (Елгавы) в момент обратного – неожиданного контрудара гитлеровцев через реку Лиелупе , и последовавшей затем гибели тысячи советских солдат и офицеров, о приказе Сталина вернуть Митаву любой ценой…

Из рук в руки переходил город несколько раз. В трагедию вылилась здесь эйфория прорыва к Балтийскому морю. Со слов беженцев, зарево горящего города было видно даже из Майори (за 60 км от Елгавы).

Ликвидационный раж

Эхом не менее тяжелой трагедии отозвалось после войны уничтожение в 1949-1950 –ых культурно-исторического наследия Елгавы, часть которого можно и нужно былот сохранить. Навязанный городской партноменклатурой план послевоенной перестройки Елгавы на советско-сталинский лад стер с лица земли ещепригодные для восстановления здания - памятники архитектуры европейского масштаба, как например Дом Латышского общества, Курземский провинциальный музей, здания Курляндского рыцарства и Ремесленного общества, церкви св. Троицы, св. Николая, Реформаторов (на бывшей земле которой по преданию находится не локализованная могила жены Ф.Б. Растрелли) и другие здания.

Исходя из новой пространственной планировки города по приказу тогдашнего горисполкома, варварски бульдозерами был срыт и комплекс исторических кладбищ вокруг ж/д вокзала. В мае 1950 года здесь начали крушить все и вся. У согнанных на расчистку жителей этот эпизод послевоенного „восстановления” Елгавы из руин жуткой болью отложился в памяти на всю жизнь. Старики с содроганием вспоминают сегодня эпизод сноса гранитного Лачплесиса в 1952 году – первого памятника Освободителям Елгавы. Он стоял напротив вокзала, и в тот раз камень оказывался прочнее кувалд рабочих.

Кто из нынешних елгавчан знает, что в земле привокзального парка перемолоты могилы, склепы, надгробные плиты, людские кости? А ведь здесь покоится прах выдающихся людей в истории Елгавы, Земгале, Латвии: бургомистры города и губернаторы края со времен вхождения герцогства в состав России, известные священники, литераторы, деятели культуры и 1-ой Атмоды, как например Юрис Матерс; первый латышский книгоиздатель Индрикис Алунанс, отец латышского театра Адолфс Алунанс, родственники Аспазии и другие.

Пережившая все лихолетья лютеранская церковь св. Иоанна – немой свидетель бывших кладбищ вдоль тогдашней Литовской улицы, истории балтийских немцев, русских старообрядцев, многих именитых иностранцев. Часовня некогда стоявшая у церкви св. Иоанна, была местом последнего пристанища аббата Эджворта де Фирмонта, духовника обезглавленного французского короля Людовика XVI . Его брат, Людовик XVIII, гонимый Великой французской революцией жил изгнанником в Митавском (Елгавском) дворце, с перерывами в 1797-1807 годах. Над могилой умершего здесь же в Елгаве (1797) отца Эджворта, героически ухаживавшего за больными французскими беженцами, благодарный Людовик приказал возвести часовню и зажечь Вечный огонь, но в силу обстоятельств, спешно покидая Митаву (Елгаву) забыл ассигновать деньги на поддержание огня. Кладбищенский сторож до своей смерти из личных средств выполнял волю короля. Позднее уже никого не заботила судьба Вечного огня…

Поминая всех

…В начале 2002 года активист Елгавского Латышского общества Модрис Зиемелис выступил с инициативой: на видном месте, в нынешнем парке А. Алунана, напротив церкви Св. Иоанна установить мемориальную стену в память о существовавших здесь до 1950-го исторических кладбищах Елгавы. Согласно идее (проект уже подготовлен архитектором Айей Зиемелниецей), тут можно будет поставить свечи, своих близких, родственников и друзей всем, кто не знает местонахождения их могил в современной Елгаве. В свое время успели провести брусчатную дорожку от лютеранской церкви св. Иоаннна к предполагаемому месту установки памятной плиты, но на этом инициатива и остановилась. Увы, проект в парке А.Алунана на сегодня так и не реализован.

Отрадны в наше время энтузиазм и, доведенный до успешного конца, пример подвижничества настоятеля местной православной церкви Успения Пресвятой Богородицы, отца Феофана (Пожидаев), автора книги о первом канонизированном латышском священнике, великомученике Иоанне (Поммере). Отцу Феофану удалось воплотить в жизнь уникальный проект начала нового тысячелетия. Летом 2001 года на пожертвования прихожан во внутреннем дворике храма был установлен и освящен памятный крест, а в последующие годы создан целый мемориал в память еще об одном уничтоженном в послевоенные годы кладбище близ церкви, на котором погребены христиане разных конфессий. Что символично: сегодня на его месте находится элеватор-зернохранилище, а рядом расположены корпуса, обанкротившегося осенью 2008 года, хлебокомбината „Елгавас Майзниекс”. Приход, в свою очередь, ведя активную духовную жизнь, взвалил на свои плечи хозяйственно-благотворительные заботы об обездоленных и нуждающихся в эпоху кризиса людях (подспорьем и социальной помощью для многих, обнищавших ныне, елгавчан является здесь свое обустроенное сельско-приусадебное подворье) …

Испокон веков рижан хоронили в церквях, хорошая могила для знатного рижанина была продолжением доброго имени после смерти. Но в 1773 году добрая императрица Екатерина Великая испугалась разгула чумы и решила захоронения в черте городов запретить — пришлось рижанам открывать отдельное кладбище в трёх километрах от крепости. Территорию деревянными заборчиками поделили все важнейшие лютеранские приходы города, поблизости открыли и католическое кладбище Екаба, и православное Покровское.

Но привычки хорониться под тяжестью могильных плит в церквях оказались сильнее нововведения, и на новом месте повырастали семейные и профессиональные усыпальницы. Первая была зелёного цвета, оттого так и зовётся по сей день, хотя давно уже выложена из красного кирпича. В целом на кладбище пейзаж был несколько хаотичен и пустынен, пока Иоганн Цигра, модный садовник с большими оранжереями на Ганибу дамбис, в 1821-23 годах не посадил деревья и газоны с клумбами да провёл дорожки, главная из которых шла до полукруглой площади на улице Миера. Саму улицу как раз по поводу кладбища и замостили, и обсадили липами, и скамейками обставили, и современным названием обогатили. При похоронах ещё опилками с хвоёй посыпали — так появилось выражение «уйти по хвойной дороге». По ней на Большое кладбище с тех пор отправили много интересных и уважаемых людей. В 1850 году там ещё одно озеленение провели. Тогда на кладбище даже теплицы были.

В 1861 году на Большом кладбище появилась новая часовня, построенная по проекту Иоганна Фельско. Тридцать лет прошло, и её перестроил Карл Нейбургер. Чуть раньше (1832) образовалась и находящаяся неподалёку стена надгробий, в склепе под которой положены 43 избранных гроба, остальные же 133, также находившихся в переполненной Зелёной капелле, перезахоронили не столь почётным образом.

Долго ещё потом Большое кладбище жило подобающе тихо и спокойно. В нескольких склепах советские солдаты охраняли взрывоопасные киноплёнки. До 1957 года местами даже людей ещё хоронили, а на другом конце одновременно начинали пропадать надгробия, но не слишком активно. Потом на кладбище засела банда и отстреливалась от милиции пулемётами. Крупнее всего навредило, как водится, благое намерение — превратить кладбище в мемориальный парк. Это случилось в 1967 году, спустя двенадцать лет пошли советские граждане на субботники на Большое кладбище, и в итоге осталось то, что осталось. Градостроители ещё и пробороздили кладбище-парк оживлённым потоком улицы Сенчу.

Зато Латвийское общество защиты природы и памятников нашло тогда хороший способ «спасти» Большое кладбище: прямо в нём построить себе контору. Такой конкурс случился в 1982 году. Многие архитекторы его бойкотировали, из оставшихся жюри выбрало проект здания на высоких сваях, само общество в итоге не построило ничего.

56° 58' 17" N 24° 86' 0" E

http://www.vgd.ru/CEMETRY/RIGA… — большое количество фотографий надгробий Покровского кладбища (и немного — Большого) вместе с расшифровкой текстов.

56° 58' 6" N 24° 83' 3" E

Ещё лишь началась война, но уже первые её жертвы упокоились на месте будущего Братского кладбища в 1915 году. В августе 1916 года ум садовника Андрея Зейдакса создал проект кладбища, в марте следующего года поспел следующий, но оба застыли в чертежах: правители были заняты гораздо более существенными проблемами.

Лишь когда Освободительные бои более не созадвали тому помех, в первый день марта 1920 года, собрался комитет Братских кладбищ, чей устав предусматривал работу по всей стране, но на этот пункт скорее смотрели сквозь пальцы. И вот, с образованием комитета, началась истинная активность.

В 1921 и 1922 годах прошли первые конкурсы архитектурно-скульптурного убранства. В 1922 году Андрей Зейдакс наконец вынес окончательный вариант садового устройства строящегося мемориала. Спустя год объявили третий конкурс с премией в двести латов каждому, в котором преуспел Карлис Зале, будущий автор Памятника Свободы. Но тогда же архитектор Паулс Кундзиньш пожелал освободиться от должности, и на вакантное место пришёл Петерис Федерс. Кстати, другой зодчий Александр Бирзниекс тоже не дождался окончания работ и покинул Комитет позднее, 11 апреля 1931 года.

Наступил ноябрь 1924-го года, и работы празднично начались. Вскоре на улице Гауяс открылись мастерские по обработке известняка: сначала думали строить из гранита, но поняли, что денег на такое количество материала не собрать, и учёные нашли в Аллажи решение попроще. Для тех же мастерских за границей купили машину по распилке камней, а к стройплощадке подвели железную дорогу и поставили подъёмный кран. Для придания пригорку посередине правильной формы доставили 300 000 м³ песка. Архитектора Бирзниекса отправили в Париж изучать устройство вечного огня.

По ходу дела возникали разные предложения изменений в проекте. Например, Андрей Зейдакс вдруг возжелал видеть в центральном партере бассеин, но его удалось отговорить. Правда, к тому времени Карлис Зале вытесал уже две скульптурные группы, из которых одну позже поставили на Лесном кладбище, а другую увезли в Валмиеру. Они же предложили устроить могилу Неизвестного солдата, но таковых уже хватало.

В 1933 году дела уже шли к концу. Сначала проверили вечный огонь, но тот оставил отрицательное впечатление на комиссию, поскольку использованная в нём нефть нещадно коптила и портила как среду, так и известняк. Следующими посетителями стали посланники Бельгийского королевства, ушедшие растроганными. Но только в ноябре 1936 года национальная святыня открылась, будучи практически завершённой. Потратили к тому времени полтора миллиона латов.

В 1944 году три места выделили лазутчикам, освобождавшим Ригу; о дальнейшем путеводитель по Риге 1973 года издания пишет следующее:

Навстречу входящим на территорию Братского кладбища реет пламя Вечного огня. Он был зажжён 22 июля 1958 года, в день, когда на Братское кладбище из Подмосковья и Старой Руссы был перенесён прах войнов, погибших в Великую Отечественную войну. В этот день на алтаре Братского кладбища вспыхнул огонь, доставленный с Марсова поля в Ленинграде, чтобы пламя, возжённое в городе — колыбели революции, вечно пылало в святилище латышского народа.

В тот раз, помимо павших в Великой Отечественной, места на Братском кладбище удостоился и погибший ещё в 1920‑ом секретарю ЦК КПЛ Зуковский. Тогда же провели реставрацию, а вредную нефть вечного огня заменили более дружелюбным по отношению к природе пропан-бутаном. Столь же неудачно, как и в первый раз, прошла попытка создать в центре бассеин.

56° 59' 11" N 24° 87' 3" E

В начале ХХ века покойникам мест на рижских кладбищах ещё было достаточно, но время шло, люди умирали, и свободного пространства становилось всё меньше и меньше. Это и побудило несколько рижских приходов обратиться в городскую думу с предложением выделить под упомянутые функции часть Царского леса. Идея родилась в 1904 году.

В ответ городской землемер Рудольф Штегманн констатировал, что уровень грунтовых вод там хоть и чуть повышен, но вполне регулируем; дума вынесла встречное предложение усопшим предоставить землю в Бикерниеки, однако не сделала и того. Просители не отступали, и обратились уже к правителю рижских садов Георгу Куфальдту, а последний поддержал идею и загорелся желанием перенять новейший опыт Западной Европы: создать кладбище по подобию ландшафтного парка.

Тем не менее, существенных продвижений не следовало, пока в 1909 году к мольбам не приложили обязательство за свой счёт возвести здание правления, часовню, хозяйственные постройки и забор. Город отреагировал обещанием не пожалеть земли, и спустя год приходы получили желаемое. За что получили и правила, в числе прочих, следующие:

Видно, Куфальдт всерьёз намеревался когда-нибудь видеть там парк, раз столь тщательно следил за чистотой пейзажа. Всё же 19 июня 1913 года местность была освящена как кладбище. Оттого же по проекту Вильгельма Неймана построили зал для ожидающих церемонию гостей. Временно его использовали как часовню.

А на настоящую часовню объявили всебалтийский конкурс, условием которого было предложение проекта здания на 400 сидячих и 100 стоячих мест, с алтарём и органом, а также колокольней, помещением для гробов с отдельным входом, и другими, не менее нужными. Победил в конкурсе, где, между прочим, было условие строить экономично, «Чёрный крест» архитектора Ханса Вернера, но поступили совсем уж рационально: до сих пор ничего не построили.

Приблизительно тогда же, 27 февраля 1914 года, некоторые приходы, чьи участки находились слишком далеко от единственного входа, возжелали прорубить второй — таким несложным путём появилось Второе Лесное кладбище, от Первого ничем не отделённое. Вот только с дорогой отцы города поступили несколько несправедливо: позволили просителям строить её на свои деньги, но оставили за собой право в любой момент отобрать путь.

Вторая часовня построена по проекту Эйженса Лаубе и освящена 15 декабря 1935 года, он же автор здания управления на овальной площади возле улицы Гауяс, которой симметричную постройку так и не возвели.

Шведский король Густав II Адольф, завоевав Ригу в 1621 году, решил прогнать из города всех католиков, заставить их отдать лютеранам все храмы и не возвращаться. Сто лет так и было, но в 1721 году Пётр Первый приказал выделить им одно место для служб. Магистрат повиновался — что ещё оставалось делать — и выделил старый деревянный домик возле свалки мусора за палисадами. Но теперь они были довольны и этим, поэтому, построив небольшую капеллу, там молились вплоть до конца XIX века. Её остатки до сих пор видны за зданием по адресу Католю, 14 — католическим госпиталем, памятником архитектуры классицизма. В основном, рижскими католиками занимались францисканцы, поэтому нетрудно объяснить выбор покровителя церкви.

Возле церкви открыли кладбище, единственное в Риге, предназначенное для этой конфессии, просуществовало оно до 1879 года. За это время успел скончаться приехавший в Ригу в гости к дочери, примадонне рижского театра, известный немецкий композитор Конрадин Крейцер — это случилось в 1849 году. Первоначальное надгробие — белый мраморный крест — не сохранилось, поскольку в 1913 году скульптор О. Ферст создал новое — два камня друг на друге, сверху ещё один пирамидальной формы, увенчанный крестом. На камне находится медальон с портретом композитора, а на кресте находится надпись «Conradin Kreuzer».

Рига 1889 года уже не была так стеснена религиозными рамками, католицизм пробрался даже в старую часть города в лице церкви Скорбящей Богоматери, поэтому не было препятствий возводить современный, большой и солидный костёл. Работу над проектом поручили инженеру Флориану фон Вигановскому. Вскоре возвели стены, провели центральное отопление, рижский мастер Габленц выковал всё, что требовалось, художники написали картины для алтаря (одну — автора Якоба Миттенлейтера — нашли с 1795 года), и церковь можно было освящать, что и сделали в 1892 году.

Алтарь в саду поставили в 1929 году, после открытия верующие прошли торжественным шествием по улицам Риги.

Долгая история Католической семинарии в Латвии с конца Второй Мировой войны продолжалась возле церкви свтого Франциска. Сначала она работала в доме №14 по улице Католю, но его вдруг в 1951 году национализировали для нужд 61-ого детского сада. Для учёбы выделили соседний приходской дом №16, но и его спустя десять лет забрало государство, оставив семинарии только 230 м², не занятых 36‑ым домоуправлением. Было очевидно, что помещений не хватает, хотя после 1977 года рижская семинария получила статус всесоюзной и право принимать учащихся из всех республик, кроме Литвы, где подобное учебное заведение уже работало в Каунасе. Расширение начали с реконструкции старого сарая, получив 613 м². Затем (1988-1992) построили и новый корпус, где появилась и единственное в Риге культовое помещение, построенное при советской власти — небольшая часовенка.

То кладбище, о котором речь шла в начале статьи, ныне большинство рижан воспринимают как обыкновенный парк Миера, то есть Покоя, как напоминание о прежнем использовании территории. Между тем, ещё в 1908 году, при создании сада, садовнику Куфальдту напомнили о санитарных правилах, запрещавших на кладбищах какое‑либо строительство, а в том случае — кафе; с большими усилиями возвели домик сторожа. Увеселительные мероприятия вроде вечеров танцев или концертов тоже пресекались.

Пришедшему на смену Куфальдта Андрею Зейдаксу правила уже не мешали из-за истечения срока давности — ведь о кладбище вспоминали к 30‑ым годам ХХ века совсем немногие, зато им пришлись по душе эстрада на 5 000 слушателей, площадка для загара, песочница — каждому своё. После развлечения полезно подумать о смерти, решили проектировщики, и в 1927 году поставили скульптуру Рихарда Маурса «Memento mori».

Когда-то церковь святого Франциска была единственная, сохранившая традицию звонить три раза в день: на рассвете, в полдень и на закате, однако те, кто предпочитал утром выспаться, вынудили от первой части отказаться.

56° 56' 41" N 24° 81' 5" E